Чувство моря [litres] - Улья Нова

тишь. Неизвестный художник вспомнил любимые рассказы тетки – о явлениях в городок незнакомцев. Он припомнил истории странных и таинственных незнакомцев, которыми так увлечены жители городка. Многие здесь верят, что перед ураганом святой старец Николай, чудотворец и защитник, является оберегать бухту и корабли от беды. В такие дни святой неожиданно возникает на улочках, появляется в переулках, бродит по набережной, приняв облик какого-нибудь странника. Неизвестный художник не сомневался, что сегодня таинственный незнакомец, дарующий надежду на спасение от урагана, – эта самая девушка с изумрудным платком в руке. Еще раз украдкой оглядев ее, разрумяненную от бега, с влажными волнистыми прядями, рассыпавшимися по синей шерсти пальто, он зажмурил глаза, стараясь ее запомнить. Потом надвинул на уши свою клетчатую фуражку, поуютнее закутался в шарф и бесстрашно отправился дальше по набережной, навстречу ветру, уверенный, что метеорологи ошиблись. И никакого урагана на этот раз не случится.

Ветер вдруг как будто и вправду начал слегка слабеть, устав от злости и бешенства последней недели. Продолжая прогулку, неизвестный художник вглядывался в беспокойное море. Долго спорил с ним, но потом все же признал, что помимо ужасающих пустот небытия, помимо распада, увядания и тлена в жизни иногда возможно и совершенно другое. В этой конечной жизни – размышлял на ходу неизвестный художник, – которая каждый день стремительно несется к ужасающей пропасти, иногда все же случаются крошечные инкрустированные вечности. Неожиданные. И такие милостивые. Быстротечная, ранящая и манящая любовная вечность. Вечность неотправленного письма. Вечность непроизнесенного слова. Вечность ждущего сквозь ночь. Вглядываясь в штормящее море, неизвестный художник раздумывал, а не посвятить ли ему новый цикл картин разным видам вечности, которые иногда становятся возможными и все же происходят с каждым, совсем рядом, повсюду вокруг.

Через некоторое время синяк горизонта как будто дрогнул, потом начал постепенно расплываться, оставляя после себя растрепанное, битое небо. Вскоре неизвестный художник уже был намерен сегодня же, сейчас же разыскать в городке, на улицах, в лицах эти крошечные и зыбкие вечности. Ему вспомнилось лицо вдовы, обрамленное черным кружевом платка. Бледное лицо одинокой, больше ничьей женщины. Он вспомнил, как оно просветлело, как оно прояснилось неделю назад, прямо здесь, на берегу. В тот миг больше ничья женщина смотрела на чаек и будто бы немного смирилась, уверенная в том, что в одной из них парит над морем душа ее капитана.

По пути домой неизвестный художник заметил ускользающий силуэт Зои, которая по-прежнему безутешно скиталась по пустырю рядом с детским парком. Окруженная вихрем дрожащих сиреневых снежинок, привидение Зоя всхлипывала и тихонько стонала, не в силах справиться с постигшим ее несчастьем. Неизвестный художник остановился и сумел разглядеть маленькую хрупкую вечность, окружающую это упрямое отчаяние неуловимым трепещущим светом.

По дороге назад он думал о том, что сегодня в чьем-нибудь сне канатоходцы снова будут идти по канату в закатных лучах солнца, обозначая своими осторожными шажками головокружительную вечность над дном ущелья. И женщина Улья будет осторожно ступать по канату, возвращаясь в сумерках в Тот поселок с соседней вершины. У нее на голове, как всегда, будет огромная шляпа, в которой живет рой диких пчел. Ее глаза будут закрыты. На ходу женщина Улья заново выдумает свой мир, в центре которого – холодное море, овеянное ледяными ветрами. Потому что холодное море – ее любимый вид вечности.

4

В тот день, рано утром, несмотря на штормовое предупреждение, Марк пришел в лавку и затеял свою особую уборку. Он так поступал, чтобы отвлечься от тревожных мыслей и переключиться на простую и понятную жизнь вещей. Несмотря на порывы ветра, от которых сотрясались стены и дребезжало стекло витрины, Марк несколько часов самозабвенно драил пол, мыл стены и вытирал пыль со стеллажей с телевизорами. Последнее составляло сложный ритуал, который он в обычные дни по возможности откладывал. Но в то утро Марк намеренно приступил к схватке с пылью, покрывавшей поверхности многочисленных приборов. Для таких случаев у него был заготовлен арсенал сокрушительных орудий: две стеганые тряпочки из синего бархата, несколько мягких губок, разноцветные мочалки, бумажные полотенца и марля, чтобы вытирать насухо поверхности, которые боятся воды.

Последние два дня Марк старательно выдумывал себе новые и новые дела, лишь бы только не всматриваться в штормящее море. Лишь бы не вслушиваться, как ураганный ветер насвистывает в щелях и норовит оторвать крышу. Лишь бы не жалеть, что так и не удосужился перенести лавку отсюда в какое-нибудь тихое место, как ему не раз советовали друзья, знакомые и посетители. Теперь он старательно вытирал пыль со всех своих патефонов и проигрывателей, упрямо избегая думать о подступающем урагане. Несмотря на свою обычную нерасторопную медлительность, совсем скоро он смахнул все пылинки, все до одной со всех граммофонов, патефонов и радиол с деревянными боками. Он отмыл до блеска выпуклые экраны громоздких телевизоров и даже протер чуть влажной марлей коллекцию пластинок в нераспечатанных конвертах из серой и бежевой оберточной бумаги, которую ему однажды подарили на Рождество. Принесли в четырех картонных коробках и оставили прямо под козырьком лавки, без записки, без пояснения. Так что осталось непонятным, кого за это благодарить. Теперь он неторопливо протер каждую пластинку с обеих сторон и бережно уложил обратно, на полки специального стеллажа.

Потом Марк впервые в жизни познакомился с вечностью. Сумел ее распознать, уловить и распробовать. В какой-то момент он устал. Распрямился, чуть потянулся, расправил плечи. Время в этот момент как будто слегка запнулось, вспыхнуло и перестало существовать. Он задумчиво и бесцельно повернул голову в сторону витрины и увидел на улице, под пасмурным сизым небом, девушку с развевающимися каштановыми волосами. Она бежала по набережной на фоне взбешенного моря. В синем пальто. С сияющим от бега лицом. Марк подумал, что она похожа на госпожу ураган. С самого детства, слушая рассказы отца и заходивших в лавку моряков, он именно такой и представлял себе необузданную госпожу Алевтину. Неотразимой. Сияющей. С большими зелеными глазами. Теперь она бежала по набережной, приближаясь все ближе к крыльцу его лавки. В разметавшемся на ветру пальто. С изумрудным платком в руке. Этот бег на ветру и был той нечаянной вечностью, с которой неожиданно познакомился Марк. Даже если бы девушка и в самом деле была госпожой ураган, он готов был простить ей, с первого взгляда, разбитые стекла витрин, сломанные вывески и даже пропажу старика-отца… А потом Марк заметил пластинку, которую девушка прижимала к груди.

Через минуту, на всякий случай ворча что-то про штормовое предупреждение, он уже торопливо отпирал